МОУ "СОШ № 1" "В плену у памяти"

В плену у памяти

Автор Казиева Руфина,
учащаяся 10 класса
руководитель Шаханова Галия Имангалиевна

Дедушку своего я не видела. Когда я родилась, его уже не было в живых. А вот бабушку я помню. Помню ее маленькой, сухонькой, с добрыми глазами и, главное, неугомонной, постоянно хлопочущей по дому. И помню, меня всегда поражало, как раз в году, в один из весенних дней (тогда я еще и не знала, что это за дата) она успокаивалась, вся внутренне как-то освещалась и начинала свой рассказ.

«…Была весна 1941 года - белая-белая от буйно цветущих садов (тогда в колхозах сады были огромные). И на душе у меня было светло, будто там тоже распустились белые, нежно-розовые цветы слив и яблонь. А как же! Меня пришли сватать. Жених молодой, красивый, сильный и, что важно, желанный. И свадьба была. - Тут бабушка начинала смеяться, а я порой не понимала: то ли смеется она, то ли плачет, так как слезы текли по ее морщинистым щекам…. – По старому казахскому обычаю невеста не должна гулять на свадьбе. Она сидит в комнате. А гуляют «аталар» и «щищелер» (дедушки и бабушки) и мужчины. Но мне было весело, музыка звучала во всем теле. Побежали деньки. Хлопоты по хозяйству, ожидания мужа с работы и счастливые минуты, когда мы оставались вдвоем. Дед был умный, читал наизусть казахский эпос, про богатыря Манаса…» Бабушка пыталась повторить хоть несколько эпизодов, но запиналась, путалась, ругала свою память, старость и замолкала. Я не торопила ее. Спустя некоторое время она продолжала:

«Мало отпущено счастья человеку. Война. Как я ненавижу это слово… Идти - не идти на фронт - такого вопроса никогда не стояло перед твоим дедом. С первых дней отправился в военкомат… Дни почернели. Я пошла на работу. Работали за мужчин, которые ушли. Выходили в море, тянули сетями рыбу. Мокли в воде. И жили, жили ожиданием писем… Около года письма приходили. Редкие, короткие, но приходили. А потом тишина, ничего, «кап-кара» (черным-черно)». У черного цвета есть разные оттенки. Потекла для бабушки черная краска неизвестности, исчисляемая днями, неделями, месяцами, годами. Вот тогда-то и спасала ее работа. Чем тяжелее, тем лучше. Стоя по пояс в воде, забивали бетонные сваи, толкали груженые баржи, рыли ямы. Ямы, как могилы, хотелось лечь и все забыть… Знала она, что ничего не будет: ни письма, ни весточки. Но нутром чуяла, что похоронки тоже не будет. Иногда становилось страшно до равнодушия. В такие моменты, казалось, чернота сгущалась. И опять спасала работа…

Бабушка молча смотрела куда-то, и лицо ее становилось жестче, в этот момент я не узнавала свою милую, добрую бабулю, как будто она возвращалась в те годы… Я тихонько трогала ее за плечо

«…И вдруг черноту пронзило светом – продолжала бабушка - это был свет Победы! 9 Мая! Потом стук в дверь. Стук, в ожидании которого я жила все это время, в течение всей войны. Я знала - это он. Взглянула на него - не узнать. Был в плену у немцев…»

Бабушкин рассказ становился короче, отрывистее и наконец совсем прерывался. Меня удивляло - почему без продолжения..? Но больше она ничего не рассказывала. То ли щадила мое сердце, то ли не хотела волновать свое. Потом, будто спохватившись, снова начинала хлопотать по дому, изредка останавливаясь, чтобы передохнуть.

Однажды весной, когда она, вот также, остановилась отдохнуть от трудов, её уставшее сердце тоже остановилось… Мне горько было, больно, но черноты не было, будто всю черную краску она забрала с собой, а осталась только светлая память... О ней и о дедушке.